Месть — это больше, чем эмоция, это зависимое поведение. Мы предвкушаем эпическую историю мести, которую можно посмотреть на большом экране, или болеем за политика, который «отомстит» нашим социальным угнетателям. Мы размышляем о человеке, который подрезал нас на шоссе, и мечтаем о том, как было бы хорошо преподать урок его бамперу. Реальное или воображаемое, удовлетворение от мести — это опасное желание. Первой жертвой любой истории мести становится разум, думающий об этом.
Существует скрытая зависимость, преследующая человечество: месть. Нейробиологи определили возмездие как основную причину большинства человеческих агрессий, от возмущения в социальных сетях и дорожной ярости до школьных расстрелов, бандитизма и домашнего насилия… Общая нить? Преступник почти всегда видит себя жертвой, ищущей справедливости. Когда нас ранят или унижают, активируется центр обработки боли в мозге — передняя островковая доля. В ответ мы жаждем облегчения. Когда мы фантазируем о мести или совершаем действия, дофамин наводняет мозг, активируя те же нейронные пути, которые активируются опиоидами или кокаином. Но вместо опьянения мы жаждем мести.
Как и в случае с любым зависимым поведением, кайф длится недолго и за ним следует еще большая боль. И чем больше мы размышляем об обиде, тем сильнее становится тяга.
Да, для некоторых всплеск дофамина может сделать желание отомстить непреодолимым.
Публичные призывы дать отпор и наказать врагов отражают не только риторику, но и более глубокую патологию.
Верно.
Согласен, даже наши развлечения пропитаны историями о мести. Фильмы от «Короля Льва» до «Мстителей» прославляют месть и создают культурный сценарий, который ее прославляет… Между тем, платформы социальных сетей служат цифровыми машинами мести, распространяя обиды, вызывая возмущение и вознаграждая публичное порицание выбросами дофамина. Когда эти циклы обид и возмездия становятся культурными нормами, результатом становится общество, попавшее в ловушку обратной связи аддиктивного насилия.